+7(38345)63245

Версия для слабовидящих

Важные ссылки

 

mkobl

 

 

19 февраля 2021г. объявлен межрайонный фестиваль – конкурс литературного творчества самодеятельных авторов «Мой край – крупица стороны Сибирской». Татьяна Алексеевна Плахотич - руководитель кружка знатоков музейного дела «Следопыт», стала участницей этого конкурса. В номинации «Долг Памяти», произведения о жизни родных сёл в годы Великой Отечественной войны 1941 – 1945г.г. На конкурс были отправлены произведения «Сашко» и «Заговорённый».

«САШКО».

           Суровая зима выдалась. В январе 1942го морозы стояли за сорок, сменялись буранами такими, что света белого видно не было. Казалось, природа бесновалась в бессилии что – либо изменить в этом мире. До весны было далеко, до линии фронта еще дальше. Но казалось, что фронт проходил прямо за поскотиной сибирской деревушки, потому что не было ни единой хаты, откуда бы не ушел на фронт муж, сын или брат. Вот и проходила эта линия через всю Россию от края и до края, через сердца людей. «Все для фронта, все для Победы» - это был не лозунг, не призыв, это была жизнь тыла.

           В Сузунской тайге, сразу за Петуховским прирезом, валили лес круглыми сутками. На выпиленных еланях бабы и девчонки, складывали лапник в кучи. Когда темнело, кучи поджигали. Становилось светлее, и промерзшие рукавицы можно было подсушить. А как только бригадир дед Серега объявлял перекур, на один из костров сразу же водружался ведерный чайник. Кипятили чай. Девчата, разгребая снег подле сосен, рвали брусничник. Его и заваривали в чайнике. Аромат брусничного чая притягивал к костру всех работников лесосеки. Чай из талого снега с брусничником в старых алюминиевых кружках согревал руки и лился внутрь живительной влагой. Девчата из сёл Чащино и Карагужево, поселка Красная Москва – валили лес, бабы из Ново - Воскресенки обрубали сучья, а Сашко и еще двое подростков лет шестнадцати, вывозили на конях сосновые сутунки для погрузки. Штабеля бревен не успевали расти. Их грузили на лесовозы и везли в город Новосибирск. Составы шли прямо на фронт. Бойцы Красной Армии вели тяжелые оборонительные бои и лес для окопов, блиндажей и землянок был, ох, как нужен. Это хорошо понимали все в бригаде, а «мужская» ее половина – особенно.

         Сашку было семнадцать лет. Он был по-детски долговяз, но крепок в плечах. Работал в колхозе уж пятый год. Как папка помер, а у мамки их осталось четверо и он - за старшего, так и кончилось Сашково детство. Он стал хозяином и за домочадцев в ответе. Правда, был старший брат Николай, только он жил уже своей семьей. Сашко рос красивым парнишкой, серые большие глаза с длинными пушистыми ресницами не одну девчонку сводили с ума. И даже лохматая, давно не стриженая голова, не делала его некрасивым. Девчонки оказывали ему знаки внимания, а Сашко смущался и бурчал на хохотушек. «Не до баловства сейчас, - думал Сашко,- Вона беда какая навалилась. Вот переломим хребет фашисту, тогда…». Когда началась война, он следом за братом пошел в военкомат. Кольку забрали через месяц, а Сашку велели еще подрасти. «Тебе, паря, здесь жилы рвать покудова, – сказал небритый, третьи сутки без сна, военком – А туда еще успеешь. Война не свадьба, через три дня не закончится». Вот и работал Сашко в колхозе. Он был комсомолец – «идейный», как говорил дед Серега. За работу, любую, брался так, как будто впрягался вместе со своим мерином Арсёном в трудовые оглобли. Дед Серега приглядывал за парнишкой, по стариковски, но работой Сашка был всегда доволен. Поэтому, когда, после ноябрьских, в колхозе объявили набор бригады лесорубов, а деду Сереге предложили должность бригадира, Сашко был в его списке первым. И не ошибся старик, Сашково звено план выполняло всегда.

          

Харчи, лесорубам, привозили раз в неделю. Картошка, хоть и подмерзшая в санях за дорогу, была самым желанным кушаньем. Ее пекли в золе, или тетка Варвара варила в мундирах. Черный с лебедой хлеб, картошка да чай с брусничником – вот и все меню бригады. Следующий воз с провиантом должен был подойти вот – вот, со дня на день.

       Буран, валил крупным снегом, заметая дороги и забивая дорожки и тропки. Ни санного следа, ни лесовозного было не разобрать. А буран не собирался прекращать свои «бесовские игрища». Сосновые лапы ломались под тяжестью плотного снега и с треском падали вниз. Через час их уже не было видно – заваливало снегом.                                                                                                                           Хлеба не стало четыре дня назад, да и картошка позавчера закончилась. Два дня работали, утоляя голод лишь брусничным чаем. Маруся Мыльцева уговорила двух девчонок, сбегать домой, в деревню, если удастся, помыться в бане, переодеться и прихватить провианту. Девчата, ложась вечером, договорились - не спать. Они, пошептавшись, решили, как только все уснут, так выходить. В обед ушли лесовозы, и девчата думали по их следу быстро добраться до дому. Но буран не только не думал усмирять свой необузданный норов, а еще и холодом потянуло…

           Отбежав от барака, чуть отдышавшись, беглянки пустились в дорогу. Зная, что будет, если утром не выйдут на работу, они торопились. По лесу след лесовозов был еще заметен, а как вышли в поле – исчез. Некоторое время шли наугад. Остановились. Буран кружил, взметал клубы снежинок. В полусотне шагов было уже ничего не видно. Девчонками овладел страх, он и погнал их вперед. Маруся и Дуся шли, взявшись за руки. Они и не заметили, как Катюха перестала их догонять. Остановившись в очередной раз, перевести дух, Дуся тревожно спросила, скорее выдохнула: «Мань, а Катюха где?». Маруся резко повернулась и побежала по незаметенным еще следам. Дуся еле за ней поспевала. Они вернулись назад шагов на сто. Приглядываясь к полу заметенным дыркам – следам, девчата увидели, как Катюха остановилась, потопталась на месте и повернула назад. Ее следы трудно было спутать с чьими то. У Катюхи отвалились подошвы от больших отцовских пимов, и дед Серега приладил ей заплатки из негодной автопокрышки. Добрый дядька с лесовоза отдал бригадиру истрепанное колесо «на всякие нужности». И ночами, когда все спали, дед латал прохудившиеся обутки своим девахам и бабенкам. «Вот, зараза ж! Повернула!» - зло выругалась Дуся. Она недолюбливала Катюху, считая ее своей соперницей в амурных делах с Мишкой, рыжим, с оттопыренными ушами, но больно веселым парнишкой. Миха, вместе с Сашко, на конях отвозили с деляны сосновые бревна. «Вернулась и ладно, - сказала Маруся – Она не сдаст. Устанет и спать завалится, а как утро, мы уже рядом будем лежать. Пошли, время идет». И девчонки с удвоенной силой пошли навстречу бурану. Они отворачивались от колючего снега, прикрывая щеки и лоб старенькими шалёнками и руками. Непросушенные рукавицы совсем не согревали руки. Через час - полтора беглянки замерзли и совсем выбились из сил. Им хотелось упасть в снег хоть на минуточку, но Маруся тащила Дусю, не давая ей даже остановиться, «Мне бабка Домна говорила, что в буран останавливаться нельзя. Если сядешь, сон – кумоха тут как тут. Уже и не проснешься». Они плакали, но все равно шли и шли, пока не уткнулись в омет соломы. «Почему он остался в поле? А в колхозе скотину скоро кормить будет нечем.                            

Надо председателю, или хоть мамке сказать, - это были последние мысли в Марусиной голове, когда вырыв в снегу дыру, докопавшись до соломы, Маруся, засыпая, пыталась отогреть окоченевшие руки.

               Сашко проснулся от звука, как будто кто-то кричал. Он сел, прислушался. «Может ветер скулит? - подумал парнишка и вроде как опять задремал – Нет, опять кричат!». Сашко быстро и бесшумно нашел свой кожух среди сушившихся одежонок, и, находу нахлобучивая шапку, выскочил из барака. «По-мо-ги-те!» - этот жалобно зовущий крик был слышен где-то со стороны Чащинской дороги. Сашко побежал на крик, при этом сам кричал: «Ты где?! Отзывайся, не молчи!». Катюха узнала его и запричитала в голос. Парнишка нашел рёву в кустах талины. Она лезла через тальниковый колок и совсем выдохлась, пока пробиралась сквозь гибкие ивовые заросли. С Катюхиной головы сполз платок, он зацепился за ветки и Катюха, по пояс в снегу, пыталась распутать его с сучка. Сашко волоком вытащил ревущую девчонку, со злом рванул неотцеплявшийся платок, и поволок Катюху к бараку.

             Уже на подходе Сашко судорожно подумал: «Нельзя в барак, шум поднимется. В сторожку, к лесоскладу! Там отогреется, проревется – тогда в барак». В сторожке была только тетка Анна. Крупная, мужеподобная баба, матершинница, но очень добрая. Она и материлась как-то незлобливо, а так – к слову. «Вашу ж мать!» - всплеснула руками тетка Анна – «Где вас черти носят? Что ж не спится?!». «Там, там», - всхлипывала Катюха, и тут же заходилась в истошном крике от нестерпимой боли. «Обморозилась, что ли?!» - тетка Анна помогала Сашко отогревать Катюхины руки и ноги. «Там Дуся с Марусей» - сквозь крик от боли прошептала Катя. «Бежали вы что ли?» - Сашко оторопело встал, больно стукнувшись о низкий потолок сторожки – Где они? Да не реви ты! Живая ведь». «Они в Воскресенку пошли. Есть больно хочется. Они картошки принесут, может еще чего» - Катя говорила, тяжело ворочая языком – Я вернулась, боязно стало, а Маня, она ж настырная. Они домой потащились». «Ох, ты ж, бестолочи! По такой падере не дойдут – сгинут» - причитала тетка Анна – Сашко, надо Сергею Ильичу сказать. Пойду, разбужу его». «Не надо. Я за ними съезжу. Ведь под суд пойдут за побег, дуры» - Сашко спешно натянул свой треух, и толкнув дверь плечом, выскочил в ревущую темь.

     Первые километра полтора – два Арсён шел иноходью, выгнув дугой шею, опустив крупную голову почти до снега. Мерин был старый, но в силе. На фронт его не забрали, каким – то чудом председателю удалось уговорить начальство, оставить тягловую скотину в колхозе. Сашко любил своего конягу, жалел. Особенно, когда приустав, Арсён останавливался, припадал на одну заднюю ногу, оттопыривал нижнюю губу и прикрывал глаза. Вид его был такой жалостливый, и Сашко, зная, что коняга хитрит, все же давал ему передышку. Когда парнишка почувствовал, что конь устал, Сашко спрыгнул в снег и повел его за уздечку. Ветер усиливался, снег становился все колючей. Сквозь лохмы снеговых облаков пробилась брешь, в нее на несколько минут выглянула луна. Мерин шел все тяжелее. Его спина, мокрая от пота и таявшего снега, обмерзала сосульками. В мутном лунном свете Сашко увидел следы на снегу. Их замело, а ветром вылизало и по краю были тонкие бурунчики. «Нашел!» - обрадовано подумал Сашко. Он тоже устал бороться со снежным натиском, и торопливо прибавил шаг – «Щас, ожгу уздой, будут знать».

            

             В соломенном омете никого не было. Только снег разрыт до соломы. «Ушли паршивки! Ох, может и обойдется. Хоть, харчей притащат». Порыв ветра, новый снеговой шквал. И опять буран - плотный и колючий. И темь - «ни зги не видно». «Придется переждать» - Сашко уперся спиной в омет, а конскую морду плотно притянул за узду к себе. Арсён фыркал от недовольства. «Цыть!» – строго буркнул Сашко, - Нельзя. Это коровкам колхозным. Вернемся – накормлю». Сашко покрепче намотал узду на руку. ..

             Он не хотел засыпать, но завывание ветра, мерное дыхание коняги, и усталость, не проходящая усталость, от работы, переживаний за отца и брата что на фронте, Сашко провалился в глубокий сон. Растреклятый сон – кумоха.

             В рассвет Марусю и Дусю сосед – дядька Василий привез с картошкой и хлебом на лесосеку. Девчонки хоть и поморозили руки и ноги, зато провиант привезли. Катюха, всхлипывая, рассказала им, как Сашко вызволив ее из неминучей гибели, пустился за ними следом. Буран бушевал еще два дня. А в первую бесснежную ночь ударил сильный мороз.

           Сашка нашли через четыре дня. Он так и сидел, упершись спиной в омет, сдерживая в узде морду своего коняги. «Нельзя, колхозное, коровкам корм». Арсён застыл стоя, припав на заднюю ногу, прикрыв глаза белесыми ресницами, уткнув тяжелую морду в грудь Сашко. Его по колено занесло снегом, спину укрыла белая снежная попона.

                                                                                          

«Заговорённый»

         Нюра мучилась родами третьи сутки. От боли она плохо понимала происходящее, а дитё, почему – то, не хотело рождаться. Деревенская повитуха бабка Кондратиха не отходила от роженицы. Первый раз за свою многолетнюю практику она не знала что делать…

       Крик новорождённого стал частью последнего стона Нюры.

Антон Зуев – здоровый 30ти летний мужик, вжавшись в угол за русской печкой, плакал как ребёнок. Он прижимал к себе кулёк с первенцем и всхлипывая шептал: «Сынок, как же мы?». Нюру схоронили 20 июня 1941года. Утром, после похорон, Антон отнёс сынишку к старой бабке Устинье, что жила через три дома. Антон с Нюрой поставили свою избёнку на пустыре, сразу за домиком бабки Устиньи. Земли было много. Председатель Чащинского колхоза «Светлый путь» - Игнат Яковлевич Клычёв, самолично, выделил им это место под стройку. Мечтали о будущем. Поселились от бабки недалеко, чтобы было куда приткнуть будущих деток, пока сами трудятся в колхозе.

     Дорога на колхозное поле шла мимо деревенского кладбища. Антон прошёл к свежей могилке, снял фуражку, по щекам его катились слёзы. «Как же мы?» - шептал Антон как молитву, обращаясь не то к Нюриной душе, не то к небесам. Смахнув слёзы, Антон широкими шагами пошёл в сторону поля. Колхозники весь день убирали сено. Бабёнки, ловко орудуя деревянными граблями, ворошили духмяную траву. Дойдя до конца загонки, они, шли обратно, теперь сгребая сухое сено в высокие валки. Мальчишки на волокушах сваживали его к стоговищу, где мужики выкладывали основу будущих копён. Под присмотром деда Никиты Степаныча ребячья ватага работала слаженно. После обеда все взялись копнить. Ребятишки бегали по сенокосу с граблями, собирая потерянную траву, бабы топтали копна, чтобы они были плотными и никакой дождь их не промочил. Мужики подавали «топтушкам» большие навильники сена.

     Через речку переправился всадник. Он явно торопился, карий жеребец председателя сельсовета , рвал удила. Мужики подались ему навстречу. Они почуяли что-то неладное. «Война! Слышите?! Война!» - орал во весь голос верховой. Это был Вовка – сын председателя. «Ты что треплешь?! Какая к чёрту война?» - закричал ему в ответ дед Никита. «Вот балабол» - ругнулась Чувилиха, баба лет сорока. «Война» - тяжело выдохнул Вовка, сдерживая жеребца изо всех сил. Его зарёванное лицо было красным. «Батя сказал, все к сельсовету» - и, ударив босыми пятками по крутым бокам коня, помчал к другому звену. Онемевшие колхозники слышали его охрипший голос: «Война! Все к сельсовету!». Быстро собрав остатки не уложенного в копны сена, все пошли в село. Шли молча, бабы вытирали слёзы, мужики курили самосад. «Попёр всё жа германец» - в тишине произнёс дядька Ефим – «Видать, надолго эта заварушка.».

       Чащинцы собрались у сельсовета. Бабы голосили, до каждой из них доходило – какая беда навалилась на народ. Молодые мужики и парни рассуждали о том, когда пойдёт мобилизация и как случилось, что фашист ступил на нашу землю. Старики, дымя самокрутками, вспоминали первую мировую. Антон подошёл к зданию совета вместе со всеми. Бабы, увидав его, зашептались: «Антохе – то, поди, бронь наложат. Парнишка тока родился, Нюра померла, с кем его оставишь. Горе мужику».

         После речи председателя о том, что «22 июня, без объявления войны, фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз. Враг топчет нашу землю…», на крыльцо вышел офицер Райвоенкомата. Он прочитал сводку с фронта, обращение к народу, и произнёс: «Добровольцы, шаг вперёд». Мужики, не задумываясь, шагнули все. Женщины заплакали, запричитали. Кто-то из бабёнок, схватили мужа за рукав или полу пиджака, стараясь удержать. Антон шагнул вместе со всеми. «Ты-то куда, а дитё?» - плача крикнула Дарья Клычёва. Бабы зашумели: «Товарищ военком, у него жена померла, мальчонке два дня от роду. Может, бронь, дадите?». «А кто, его мальчонку защищать будет?! Твой мужик, что ли?» - резко обронил офицер. «Я сам. Пишите в список» - Антон протиснувшись через толпу, быстро зашагал к домику бабки Устиньи.

       Подходя, он заволновался, крик сына был слышен издалека. Его встретила всполошенная старуха? «Чем кормить мальчонку – то? Сутки от роду. Материнское молоко нужно». «А корова?» - в недоумении спросил Антон. «Помрёт. Жирное, для него, коровье -то. Накормим – помрёт, и не накормим – помрёт. Сходи, Антоша, к Татьяне Лисёнковой. Она девчонку родила, неделя уж. Может она накормит нашего сироту». Антон взял из бабкиных рук орущий свёрток, и, успокаивая его, пошёл к дому Лисёнковых. Татьяна овдовела четыре месяца назад. Мужа её Василия, в Петуховском бору лесиной придавило, в конце зимы. Неделю лежал в районной больнице. Не спасли. Дочку Татьяна родила уже без мужа.

       Антон вошёл в избу без стука. Татьяна кормила малышку, увидав чужого мужика, она прикрыла оголённую грудь стареньким платком: «Чего тебе, Андреич?». «Сынок голодный» - неуклюже переминаясь с ноги на ногу, тихо произнёс Антон- « Покорми, Христа ради, помрёт ведь». Татьяна отвернулась к стене. «Прости» - сказал Антон и пошёл к двери. «Постой, щас!» – женщина отняла от груди дочь и положила её на подушку: - «Давай сюда». Антон отдал женщине сына, отошёл и сел на лавку у печи. Не поворачиваясь, он слышал, как сынок искал грудь, сопел и всхлипывал. Потом притих и, с причмоком, начал жадно сосать. Как щенок, ребёнок поскуливал, когда хватал лишнего и захлёбывался. Затих, стал ленивее тянуть грудь. «Наелся» - с нежностью сказала Татьяна – «Молодец. Настоящий мужичок». - Женщина, чуть помедлив, отняла уснувшее дитя от груди. Мальчик спал: - « Забирай своего крепыша». Антон наклонился за ребёнком, засуетился, руки его дрожали. В лицо ему пахнуло молоком и тёплым женским телом. К его лицу прилила кровь. Чтоб скрыть своё состояние, Антон развернулся, и, на ходу подбирая одеяльце, пошёл вон. У двери, он чуть обернулся: «Спасибо тебе» - сказал Антон, непонятно от чего осевшим вдруг голосом. Татьяна, увидав смущение, улыбнулась лишь уголком губ: «Растите на здоровье. Вечером приноси. Как скотину управишь, так и неси».                                                                                                                                                   Антон быстро шёл по улице. Сынок спал в его больших и тёплых руках. Он вытащил маленькую ручонку и сунул свой маленький пальчик в рот. «Мишутка» - подумал Антон, глядя на сына, через шаг: «Михаил Антоныч».                                                                     Мальчик проспал до вечера. Прошло деревенское стадо. Бабы забрякали вёдрами, мычали телята.

           Антон пришёл к кормилице по сумеркам. Татьяна накормила дочку и уже поджидала его с сыном. Младенец, как будто чувствовал, торопился, как и днём, но пока не опустошил, грудь не выпустил. Антон осторожно взял спящего сына. «Андреич, я щас сцежу остатки молока в рожок. Вдруг ночью запросит, не бежать же тебе. Покормите, поди ж, с бабкой». «Спасибо тебе, Татьяна Петровна. Чтоб я делал, ума не дам» - сказал в ответ Антон.                                                                                                                                                Четвертый день деревенские бабы наблюдали, как Антон, четыре раза в день, носил мальца к кормилице.                                                                                                              - Даст Бог, всё обойдётся.                                                                                                                                              -Да хоть бы.                                                                                                                                               - Тяжко Антохе без Нюры, да с дитём.                                                                                                    Эти разговоры шли то у плетня Кондратьихиной хаты, то у колодца. Бабы, пожалев Антона, расходились по своим делам. Колхозу на беду, Антону - на подмогу, неделю лил дождь. В поле работы не было, Антон мог побыть с сыном.

             Повестку принесли 29 июня. Председателев сын Вовка прибежал посыльным, в аккурат тогда, когда, Антон полоскал Мишкины пеленашки. Их, бабка Устя, накроила из нательных рубах Нюры. Когда Антон развешивал их во дворе, под навесом, он невольно вспоминал жену. Сердце его сжимала тоска, и по щекам текли слёзы. Он не знал, как ему быть дальше. Расписавшись за повестку, Антон, не заходя в избу, сел на чурку у колоды с водой. Явиться надо было послезавтра. На сборы двое суток. Стало быть - так.

             Старая Устинья, услыхав новость, запричитала в голос. Этот бабий плач вобрал в себя всё горе, что пришло в их семью. И рано ушедшая Нюра, и дитё – сирота, и война распроклятая, и её старость не ко времени. День прошёл в хлопотах. Антон отдыхал лишь пока сын, уткнув носик в тёплую грудь, сосал молоко. Он хотел успеть, за эти сутки, переделать все мужицкие дела во дворе. Управиться с дровами, подлатать крышу, заплести ивняком дыру в стене сарая. Ночь Антон ворочался и не спал. Глаза, сухие, без слёз, глядели на люльку сына.

           «Знаешь, Петровна, я не заберу Мишуху. Пусть он будет при тебе. Не поднимет его на ноги бабка, старая. Не прогоняй, помоги. Вернусь с войны, век твоим должником буду. Помогу в любом посильном деле. А коли придётся сгинуть, так душа моя будет спокойна, что кровинка моя жить будет» - Антон, не глядя в глаза Татьяне, положил сына рядом с женщиной, встал перед ней на колени, по обычаю, перекрестился. «Встань, Антон Петрович» - тихо сказала женщина: - «Иди, коли надо, будем как – нибудь жить. По всей земле беда такая. Иди». Антон встал, осторожно обнял руками голову Татьяны, поцеловал её в темя, прижал к груди, и, не оглядываясь, вышел.

             Бабка Устинья торопилась. Она видела, что мужики уже побросали котомки в кузов колхозного грузовика и начали сами влезать на борта. Антон уже сидел в кузове. «Антоша, Антон, еле успела. На, возьми, сердешный». «Что это?» - Антон взял из бабкиных рук маленький холщёвый узелок на сыромятном ремешке:- «Что это?». «Земелька, намоленая. С Нюриного холмика набрала. Она тебя убережёт, тока не сымай, не потеряй. С ней ты заговоренный. Защита это, от бед»- Устинья говорила торопливо, переходя на плач: - «Тебе вернуться надо. У тебя тут дело есть. Тебе Нюра сына оставила, ты его растить должон». Машина тронулась. Бабы и дети шли следом, махали платками, плакали. Сквозь бабий плач слышался звук гармошки. Это Митя Ширкунов играл отходную. «Заговорёный, ты, сынок!» - донеслось до Антона. Он видел удаляющуюся маленькую сгорбленную фигурку бабки Устиньи. Толпа провожающих остановилась, машина прибавила ходу. Сквозь облако пыли, мужикам было видно дорогу и белые крылья бабьих платков. Что там впереди? Храни Вас Бог, наши родные…

         Под стук колёс теплушки, Антон думал о сыне, о жизни, и…о Татьяне. Через неделю состав с сибиряками прибыл в пункт назначения. Их расположение в мотострелковом училище заняло чуть более двух часов. Учения, занятия в стрелковой роте. День за днём мелькали с невероятной скоростью. Антон отправлял домой письма. Писал Татьяне, передавал приветы бабке Устинье и односельчанам. Но большую часть солдатских писем занимали вопросы о том, как они живут и как сын Миша. Как он ест, спит, не слишком ли беспокоит кормилицу. Татьяна отвечала на каждое антоново письмо. Она передавала ему приветы жителей села Чащино, соседей, несколько строк о себе, о домашних делах и дальше о Мишеньке.

           Батальон, в который был зачислен Антон, прибыл в подмосковный Серпухов. Бойцы копали окопы, противотанковые рвы. Солдатам помогали добровольцы – рабочие фабрики. Антон видел женщин, которые от недоедания и сна три – четыре часа в сутки, были похожи на приведения. Они автоматически грузили землю в тачку, увозили и возвращались назад . Но только выдавалась свободная минутка, женщины присаживались в окопе, прислонившись к холодному глиняному краю и сразу же засыпали. Этот сон длился несколько минут, но он давал какие-то силы для работы.

             Враг наступал, наши бойцы отступали, неся огромные потери. Первый бой, в котором принял боевое крещение Антон Андреевич Зуев, произошло вблизи деревеньки Мамоново, которая на военных стратегических картах значилась высотой 1273. За два часа батальон трижды поднимался в атаку и отступал. Вот упал кто-то слева, вот земляк справа припал на колено и корчится от боли. Антон бежал вперёд, рот его перекосило от злобы. С криком «Ураааа!», оглохший от взрывов и стрельбы, держа наперевес оружие, он стрелял, стрелял, и стрелял.                                                                                                                      Бой откатился километра на два. На этот раз отступили фашисты. Солдаты собирали и хоронили погибших, помогали санитарам уносить раненых. В голове и душе была пустота и гнев. Ночью, при свете костра, примостив листок бумаги на коленку, химическим карандашом Антон спешно писал письмо домой. После этого боя, он каждое письмо заканчивал словами: «Я смогу вас защитить. Пусть Бог вас хранит».

           Он шёл, как заговорённый, через ужас и пепел войны, рёв сражений, людское горе и слёзы, гибель друзей, горечь отступлений и радость побед. Он шёл по своей и чужой земле, убирая с неё фашистскую нечисть. На груди его, под пропахшей гарью гимнастеркой с медалью «За отвагу», висел узелок с родной намоленой землицей на сыромятном ремешке.

27марта 2021г. Татьяна Плахотич приглашена на подведение итогов и награждение победителей. В МКУК Сузунского района краеведческий музей "Центр исторической информации" посёлка Сузун. Ждите новостей.

© 2020 Официальный сайт Муниципальное учреждение "Сельский дом культуры" Карасевского сельсовета Черепановского района Новосибирской области